По-моему Орджоникидзе приехал в начале лета и сразу же почти попал в августовские события,Вопрос: Вам приходилось до августа видеть Орджоникидзе?Саутиев: До этого я был членом Ингушского Национального Совета и там же встречал Орджоникидзе.Впервые я встретил Орджоникидзе в июле месяце, когда он объезжал Ингушетию и побывал почти во всех населенных пунктах, так что его уже сразу почти все знали.Первое впечатление, которое было на 1-м съезде у нас, в Ингушетии от него это то, что Орджоникидзе со свойственной ему откровенностью высказывал свое мнение. Своей откровенностью он сразу расположил к себе всех. Орджоникидзе потом у нас очень часто бывал в Национальном Совете, где на него смотрели так, что раз Орджоникидзе сказал, то так оно и будет. Это способствовало тому, что мы говорили с народом в Национальном Совете, это подтверждалось появлением Орджоникидзе и, таким образом, ингушский народ к августовским событиям был не только подготовлен, но стал на стороне советской власти. Сам лозунг, выброшенный белыми в августовские дни, был «Бей большевиков и ингушей».Как начались августовские события:Я приехал со съезда поздно, часа в 4 дня и уже через час началась бомбардировка с левого берега Терека. Я в то время жил на Возвышенской улице с семьей. Утором, после начала восстания, я решил пройти по улице. Дошел до улицы Толстого, там из одного недостроенного дома выходит бывший офицер и обращается ко мне.- Вы полковник Саутиев?.- Почему Вас это интересует?.- Просто, как бывшего офицера, хотя бы и так, а что вы хотите?
Тогда он подводит меня к водоразборной будке, где что-то написано испрашивает: – Вы не знаете, что сегодня за события?. Я ответил, что только что вышел, слышу стрельбу, но точно себе не представляю, что
это такое. Он говорит мне: – Разрешите Вас предупредить, что если вы пройдете, вас могут сейчас же убить как ингуша. Особенно опасно, если Вас застанут казаки. В это время разъезд казаков в 5-6 человек
показался с восточной стороны улицы Л.Толстого, он говорит: «Идемте, идемте» и потащил меня в ворота. Разъезд поехал в одну сторону, а мы пошли в другую. Он говорит: «Я прошу Вас, не ходите, идите обратно домой, видите, идет восстание». Я вернулся обратно. Этот день прошел. Я пытался, кого ни будь послать в Ингушетию, но никого из близких нигде не было.Меня спасли таким образом. Узнали, что Саутиева в Ингушетии нет.На третий день, после того, как началось восстание, в 9 часов утра явилась Ингушская молодежь, звонят. Я посмотрел в окно, как будто лица ингушские. Говорят. Мы пришли за вами, семья молчит. Жена говорит, ты уходи, а мы останемся. А я думаю: черт его знает, что может еще быть, и говорю приходите через полчаса, все будет готово. В это время бомбы уже метали из окон. В общем, так или иначе, с помощью ингушской молодежи я вышел вместе с семьей из дому. После того как мы перебрались через госпитальный двор (нас было семь человек вооруженных) дошли до полотна железной дороги, я говорю молодежи, теперь идите, я пройду, сам и пошел с племянником, семьей и тремя ингушами. Смотрю около железнодорожных мастерских толпа -пешие и конные ингуши. Идти прямо по Базоркинскому шоссе нельзя, потому что на него наступали казаки, у них там стояла засада. Поэтому с правой стороны железной дороги была протоптана пешая дорожка. По ней я отправил в Базоркино семью и племянника, а сам подошел к толпе. Здороваюсь, « В чем дело? Кто у вас старший?» Они говорят старших у нас нет. Смотрю народ верхами, на повозках, на линейках, все ингуши, правда, потом там оказалось несколько человек осетин. Я спрашиваю, где Национальный Совет. Отвечают, что позавчера Национальный Совет перешел из Назрани в Уваровское имение, что там также почти все ингуши со всех аулов. А мы пришли сюда посмотреть, что делается в городе. В то время как мы говорили подошел близко разъезд казаков, казаки дали залп, ранили несколько лошадей и двух человек ингушей. Толпа стала шуметь. Я спрашиваю «Это у вас повторяется часто?» «Да, часто». «А вы что делаете против этого?» -«Ничего». Я спрашиваю, может быть, из бывших урядников кто ни будь, есть, говорят, есть, а мулла есть – нет. Вышли несколько человек из служивших в ингушском полку человек 20-30. Я их собрал и говорю. «До тех пор, пока мы не сгоним казачью заставу с того холма, будут повторяться такие вещи». Вам необходимо занять холм и иметь там свою заставу. Тогда вам ничего не будет. Я сам не имею директив Народного Совета и ничего сделать не могу. А пока пойду с этими людьми и мы сгоним эту заставу и она больше не придет, потому что казаки также боятся, как и мы. Вы не принимаете мер против них, вот они и работают. Я отправил шесть человек в обхват вправо и шесть человек в обхват влево. Когда казачья застава увидела нас, она сразу бросилась бежать, оставив часть своей амуниции и лошадей. Мы разбились на три отделения, на холме я оставил пять человек. А затем, говорю – нужно их сменять. Оставил еще для связи 5-6 человек, вернувшись обратно, взял с них слово, что они организуют три смены, назначат старших и, таким образом, не будет повторяться эта история с обстрелом. В это время подходит ко мне Арсагов и еще 5-6 человек керменистов. Они обратились ко мне, говорят, что мы в силу необходимости вынуждены были бежать из города, отстали и выбрались в эту сторону, мы бы выпросили, чтобы нас не принимали за врагов в этой среде, так как в городе мы жить не можем, а ехать, не знаем, куда и как. Я объяснил населению, что эти осетины керменисты, которые так же, как и мы стоят за революцию и за советскую власть. Я знаю их лично, они вам в будущем помогут, а сейчас мы должны им помочь и не трогать их. Народ так и обещал. Между прочим, они были верхами. В общем, примирение состоялось, и я говорю Арсагову: «Если хотите поедем дальше в Уваровское, вы там можете быть также спокойны, а если не хотите, можете основаться здесь».Я прошел по дороге с километр. В это время навстречу едет ингуш на арбе, он довез меня до камбилеевского моста, а оттуда дошел в Уваровский сад, где находился Народный Национальный Совет. Там я застал двух членов нашей фракции. Мне сказали, что у них собралось много народа, и никакой связи с городом нет, что они хотели бы от меня узнать новости, потому что я был в городе и знаю, что там делается. Я им рассказал о положении, сказал, какие вывешены лозунги. После рассказа Председатель Национального Совета Джабагиев собрал сейчас же Национальный совет, на котором я сделал приблизительный доклад в том же духе, что я видел в городе, какое впечатление и т.д. Я задал вопрос, имеете ли вы право по конституции Национального Совета объявлять войну или мир. Мне сказали, что нет, и мы решили, что один Нац. Совет не может решить этот вопрос. И постановили на другой же день собрать Национальное Собрание всего ингушского народа, для того чтобы население узнало, за что будем драться или не драться.Вопрос: Орджоникидзе был на этом заседании?Саутиев: На заседании не был, а на съезде был, причем на съезде Орджоникидзе выступал. Все было подготовлено. На другой день собрался многолюдный съезд, собравшиеся не вмещались в поселение. В каждом дворе стояло по несколько арб. На этом съезде давали возможность выступать всем. Выступал и Орджоникидзе. В конце концов, выбрали тройку в составе Джабагиева – председателя национального совета, Исак – муллы Чапанова и меня, причем шариатская часть возложена была на Чапанове, гражданская на Джабагиева и военная на Саутиева. Орджоникидзе знал об этих кандидатурах и одобрил их. Я лично говорил, что я еще офицер молодой и считал бы необходимым, чтобы был еще кто-нибудь из полковников или генералов. Национальный совет настоял на том, чтобы был только я. Орджоникидзе говорит «Все равно, так или иначе, будешь ты». При Национальном Совете у нас был и Военный совет, туда входит три генерала, два полковника. Таким образом, с этим было покончено. В этот же день было выделено из офицерской молодежи 2-3 человека, из которых одного я посадил в канцелярию, так как было некому писать. Тут же мы выделили от каждого аула, в зависимости от количества, населения людей, составили отряды, или, как их называли, сотни, назначили во главе каждого их муллу, или Муталима. Между прочим, был Кази-мулла и Шадиев, которых хорошо знает Орджоникидзе.Налицо оказалось громадное количество бойцов. Назрановские и горские аулы оказались почти все. Нам пришлось взять назрановцев, а из окраинных аулов, соприкасавшихся с казаками – только часть. Мы вынуждены были взять эту часть только потому, что иначе эти аулы считали бы себя кровно обиженными нами, если бы мы отказались от их услуг в нашей борьбе. Оставшихся мы направили к казачьим границам, опасаясь нападения со стороны Карабулака.По окончании съезда формирование отрядов и составления списков было поручено начальникам отрядов. Карты у нас были пятиверстные. Сам я в этих станицах, к сожалению ни разу до этого не был. Мы – все тройка, чтобы разработать план пошли в дом Уварова. Первая задача была с наступлением сумерек прекратить связь между городом и хутором Тарским (Ангушт). Вечером это было выполнено, и мы получили теперь телефонные провода. Сейчас же мы поставили заслон между городом и Сунженскими станциями ниже Сапицкой будки. Не помню, был ли тогда Фигатнер. Тогда большевиков среди нас было мало и сил было мало в Красной Армии. Объектом наших действий были эти три станицы. Мы должны были обезоружить их или добровольно или путем насилия. Добровольно они не соглашались (мы им писали об этом). Теперь мы наметили, чтобы горцы Галашкинского района наступали на Воронцово-Дашковскую (Товзин юрт). Сурхохи, Экажево, трое Ачалуков (Верхнее, Среднее, Нижнее) и Назрановские аулы на станицу Сунженскую. Долаково, Кантышево, Базоркинские хутора и Барсуки на хутор Тарский. В общем, составилась непрерывная боевая линия. Таким образом, уже к утру после съезда мы станицы обложили.Утром Галашкинский район начал наступать через хребет и леса на Воронцово-Дашковскую (Товзин-юрт) по единственной малопроезжей лесной дороге. У них была старая пушка, оставшаяся со времени Кавказской войны и заряжавшаяся камнями. На волах они подняли ее на хребет Сайбиндук, заряжали ее чем угодно. Потом шла сильная ружейная стрельба. И Воронцово-Дашковская (Товзин-юрт) была взята раньше всех.По всей линии было задано, ни кого не выпускать из станицы, ни кого не выпускать в станицы и суживать кольцо осады. По нашим сведениям, Сунженская (Ахки-юрт) была хорошо укреплена. Вокруг нее были проволочные заграждения и волчьи ямы. Так как еще в апреле была взята станция Фельдмаршальская (Алхасты) теперь Асиновское ущелье находилась в нашем ведении, и никто нам оттуда не грозил. Таким образом, станицы на другой день были отрезаны как от города, так и от прочих станиц Сунженского отдела.На второй день всем станицам опять было предложено, добровольно разоружится. Они отказались. Тогда было принято решение в удобных случаях открывать огонь, суживать кольцо осады и войти в огневую связь с охранявшими станицы казаками.Все вопросы военных действий согласовывались с Серго, и в дальнейшем он постоянно держался в курсе дел. Одновременно в городе тоже шла неравная борьба с восставшими казаками.На третий день осады в наш штаб явился Чермен Баев и от имени осетин (когда началась эпопея, масса осетин с городских слободок укрылась в хуторе Тарском) просил нас пропустить их в селение Ольгинское. Нами сейчас же была написана соответствующая бумага полковнику Рошупкину. Ввиду того то, что дети, женщины и старики укрылись у вас от огня, мы просим пропустить их через линию фронта в селение Ольгинское. Баев с этим ушел.Кажется, что в вечер того же дня Баев сообщил нам, что Рощупкин отказывается выпустить их.На другой день мы вновь подтвердили и Рошупкину и атаману хутора Тарского нашу просьбу и прибавили, что вы несете всю ответственность за жизнь детей и стариков. И по взятии станиц мы будем спрашивать у вас за их жизни.На следующий день мы получили согласие на выход осетин. Местом выхода был назначен хутор Гадаборшева. И вот осетины, дети, женщины, старики – и священников было много, выехали на своих подводах из Тарской (Ангушт). От Ингушей была выделена соответствующая делегация. Обнимались. В первый раз я видел, как целовались осетинские священники и ингушские муллы. В рот землю брали. Клялись: вечной дружбе с ингушами. Они заверяли, что завещали своим внукам и правнукам вечно хранить дружбу с ингушами. Мы из одного гнезда вышедшие птички.Мы дали им провожатых и проводили их через Базоркино. Когда эта громадная колонна шла через мост, ольгинцы испугались и хотели бежать. Чермен выскочил вперед и успокоил их.На четвертый день осады приехал Саша Гегечкори и просил помощи. Сражаясь в городе, он отступил уже за Курскую слободку.Среди городского населения начинались колебания.-Сколько тебе надо?- -Человек сто- полтораста - Я дал ему триста человек, главным образом базоркинцев под командой Кази – Муллы и Шапиева.Ты встретишь их завтра на рассвете у Курской слободки. Их приход настолько воодушевил красных, что белые в тот же день были изгнаны до Чугунного моста, на другой день – за Чугунный мост и город считался уже взятым.Эти наши всадники, которые прибыли в город, были использованы потом как ядро для организации Владикавказского Ингушского отряда.Для нашей тройки характерен такой момент. На первом же заседании ее Васан-Гирей Джабагиев настаивал на том, что нужно сразу ударить по станице Сунженской, как наиболее укрепленной.(Там было много воинских частей, были Волжский и Кизляро-Гребенской полки, много офицеров. А ведь наш брат горец, как ни храбр он, на фонте не был).Я доказывал, что если налет будет неудачен, мы можем потерять не только хутор Тарский, (Ангушт), но и свое Базоркино, так как в случае неудач боевое настроение ингушей может сразу упасть. Спор разгорелся горячий. Нас было трое и Гапур Ахриев. Дело дошло чуть не до драки. Я настаивал на том, что нужно действовать осторожно и уверенно и говорил, что если всеми силами распоряжаюсь я, на это не пойду.Член нашей тройки Чапанов считался шейхом. Васан-Гирей предложил: Давайте спросим нашего шейха, о Мулла продолжал сидеть, нахлобучив папаху и держа руку в кармане: перебирал четки.Джабагиев обратился к нему:Ты видишь, мулла мы спросим о том наступать ли нам прямо на Сунженскую (Ахки юрт), или нет? Мусса говорит, что нет. Каково твое мнение.-Я согласен с Муссой, ответил Чапанов - -А почему? Мне так кажется - А мне кажется, что он шейх, – обрадовался я.- Черт с тобой. Я не хочу оставаться в дураках. Делай что хочешь. А мы могли делать что хотели. Ведь по избрании нашей тройки народдал клятву:Исполнять все, что тройка скажет. Эта тройка ответственнаяперед богом, а ни перед нею.Каждый день мы суживали осаду. Казаки нервничали. Наши тоже. Хотелось по скорее взять их. Подошел день, когда я решил сделать удар, начав с хутора Тарского (Ангушт) наиболее выдвинутого. Взяв его, мы сразу же расчленили бы станицу Тарскую (Ангушт) от станицы Сунженской (Ахки-юрт).Чтобы действовать вернее, мы часов в одиннадцати утра открыли по Сунженской (Ахки-юрт) артиллерийскую стрельбу. Отрядам, осаждавшим Сунженскую (Ахки-юрт) было приказано форсировать огонь и по возможности продвигаться, но не далее указанной зоны: на оружейный выстрел. Все это сделало свое дело. Из станицы Тарской (Ангушт) и из хутора была послана помощь Сунженской (Ахки-юрт). День был пасмурный. Я объехал весь фронт. Дело в том, что взятием Воронцово-Дашковской (Товзин-юрт) мы создали в свое время угрозу тылу Сунженской (Ахки-юрт). Против хутора Тарского (Ангушт) стояло два допотопных орудия. Со стороны Сурхахов были две гаубицы. Бомбардиром у нас был красногвардеец, оставшийся от какого то отряда.-Первый выстрел в церковь – предложил он.- -А ваша религия позволяет вам? – спросил я, и он ответил:-Ничего.- Первым выстрелом он снес колокольню.Тогда давайте уменьшать и увеличивать прицел, чтобы снаряды падали по окраинам станицы.Я условился, что вечером три выстрела из гаубицы будут сигналом к наступлению на хутор Тарский (Ангушт). Что так только наши приблизятся к стогам, они подожгут их и это будет знаком того, что хутор взят.Дали три гаубичных выстрела. Начали наступать на хутор Тарский, а вокруг Сунженской форсировали огонь. Как только загорелись стога, я въехал в хутор, взятый без больших потерь. Было еще условленно, чтоб никаких грабежей не допускать. И это было выполнено.Взяв хутор, мы поставили заслон между станицами и Сунженской (Ахки-юрт) и Тарской (Ангушт). Мне было ясно, Рощупкин, осознав ошибку, сделает попытку отбить хутор. Поставили четыреста человек с наказом, что если будет наступление со стороны Сунженского (Ахки-юрт), подпустить наступающих на сорок шагов и тогда открыть огонь. После этого я направился в Базоркино. Ночь. Дождь. Камбилеевка разлилась, так что нельзя было определить, куда она течет, где искать броду. Вдруг выстрелы, мы поскакали обратно: Или победа навсегда, или поражение. По дороге встретили трех всадников, думали, что это казаки.Мы шли с донесением, что нападение на нас было. Мы его отбили.Приехали в штаб. Там Вассан-Гирей.Сегодняшний день – день счастья: станицу, отобранную у нас шестьдесят лет назад, мы взяли обратно.В ту же ночь было написано в Сунженскую и Тарскую предложение, без дальнейшего кровопролития до двенадцати часов дня сдать оружие и сдастся.Парламентеры отправились с письмом в Сунженскую, а направившиеся в Тарскую встретили в пути делегацию из пяти стариков. Стариков доставили в штаб и они сообщили, что они присланы сюда в качестве заложников того, что оружие будет сдано.Мы им ответили, чтоб оружие они сдали, что все остальное решит советская власть и отпустили их к большому их удивлению. Они уехали и в одиннадцать часов дня часть Тарского оружия была доставлена в штаб на подводах.Около двенадцати часов [Рощупкин] сообщил, что он готов сдать оружие и одновременно направляет подводы с оружием.В то время как мы этот ответ получили, приехал Серго, Бутырин и другие. Город был уже освобожден от белых. Они нас поздравляли. Мы стояли радостные. И в это время появился над нами аэроплан, сбрасывавший прокламации, в которых Бичерахов предлагал Сунжан-цам держаться и сообщал, что помощь идет.А казаки уже выгружали оружие и ругались. А Серго смеялся:- Ничего. Пусть идет. Мы ему тоже покажем.В течение трех дней Сунженская станица сдавала оружие: два орудия, много бомбометов, пулеметов. Далеко не все они сдали.Даже в 23 году мы находили в колодцах патроны, упакованные в цинковые ящики, пулеметы зарытые на кладбище и т.д.Взятием станиц августовское восстание было ликвидировано.Станицы были разоружены и Народный Совет предложил в течение определенного срока выселиться в Моздокский район.Очень характерен такой случай. С казаками, сдававшими оружие, приехал Воронцово – Давшковский старик, старше ста лет. У него в станице была пасека и дом полная чаша. Казаки плакали, когда сдавали оружие, проклинали, ругались. И этот старик сказал им:«Вы плачете, а я смеюсь. Я был самым богатым человеком в станице. У меня было столько-то ульев пчел, столько-то скота, а теперь я заплатил свой долг. Я помню, как когда мы выселяли ингушей, мы не давали им допечь хлеб и выбрасывали детей из люлек».Это произвело большое моральное действие. И слезы прекратились, и злоба исчезла. По крайней мере, на данный момент.В феврале 19 года мы имели уже дело с Деникиным, который прошел всю Кубань, Дон и Терек. Не встречая сопротивления, дошел он до города и до наших аулов – Кескема, Долакова, Кантышево.Сведения о движении Деникина у всех у нас были довольно скудные.В городе дело обстояло так: западной частью города командовали Гикало и Агниев (Гегечкори был уже ранен). Против них действовал Шкуро. Против Долаково и Кантышево наступали генералы Гейман и Расторгуев. Генералу Ляхову принадлежало общее командирование. Уполномоченным по Терско-Дагестанскому краю был генерал Эрде-ли.Цель обоих направлений – городского и Долаковского – заключалось в том, чтоб перерезать большевикам путь при их отступлении на Грозный. Отряду, наступавшему на город, задано было, сверх того захватить Военно-грузинскую дорогу и препятствовать отступлению большевиков в Грузию.В Кескемском районе, во главе добровольческого отряда был генерал Султан – Келеч – Гирей (черкес). Сотня черкесов быстро прошла, не заметив наших людей, стоявших в охране. День был туманный. Сотню окружили и захватили. Узнав об этом Келеч – Гирей (была пятница) явился в мечеть и поклялся там, что он не знал, что ингуши против Деникина. Он дал слово прекратить всякое наступление и продолжать путь дальше по казачьим станицам, вдоль Терека.Ну, если ты даешь слово, уходи, ответили ему старики. Он слово выполнил. Ушел обратно и направился по терским станицам. Говорили, что белые предали его за это суду.Взамен Келеч – Гирея стал действовать отряд, под командой какого-то артиллерийского полковника. Отряд был более сильный: артиллерия, пластунская бригада и кавалерия. К этому времени бои завязались и под Долаковым. На долаковском фронте Серго очень часто бывал сам. По словам Деникина ему под Долаково было оказано самое отчаянное сопротивление.В Кескемском районе артиллерийский полковник начал наступление, имея карательные тенденции, причем участвовали в боях все три рода оружия. Белые сосредотачивались в Муртазово и потом через Ахлово и Исламово переходили на ингушскую территорию. Полковник, имея впереди пластунов, пошел в наступление галопом.Но и оно оказалось катастрофически неудачным. Одних трупов пластунов было поднято девятьсот слишком от Кескемского озера и до Акбоша. Пластунов тоже ингуши пропустили в тумане, хотя те имели дозоры и разъезды. Потом с места в карьер на них налетели конные и стали рубить. Они быстро спешились и стали рубить врукопашную. Кабардинцы никакого участия в этих боях не принимали, потому что Калмыков и Катханов находились в Ингушетии и были заняты боями на Камбилеевке.После такой неудачи белый отряд никаких серьезных действий не предпринимал. Ограничивался нащупыванием и разведкой. И вступил на ингушскую территорию лишь тогда, когда пали город, Долаково и Кантышево.Бои под Долаково и Кантышево продолжались шесть – семь дней. Были рукопашные схватки. Разъезды сплошь да рядом сталкивались. Бои шли непрерывные и Деникин все время подкреплял своих, чем только мог.В ночь падения Долаково последние наши части отступили на Назрань и через день Серго и комиссары ушли на Галашки.Что касается города, то от точной информации воздерживаюсь. Одно могу сказать: отряды, отступавшие в Грузию, прошли благополучно, потому что им помогали и Редантский район и Длинная Долина. В общем командование добровольческой армии не смогли выполнить задачу – задачу перерезать путь, отступающим в Чечню и в Грузию.Генерал Деникин произнёс о нас:«Эта самая маленькая количественно нация на Северном Кавказе, оказала самое серьезное сопротивление».Имело колоссальное значение та глубокая вера и уважение, какие внушил к себе Серго. У нас нет ни одного аула, где бы не был Серго, где бы он с население не говорил. Доверие к ней облегчало работу партийцев из ингушей. Ингушские массы верили в Серго и были все за одного и один за всех. Благодаря этому ингуши смогли вынести те испытания, какие выпали ни их долю. Ведь врагов и исконных и искусственно натравленных было у ингушей много.Серго придавал громадное значение действиям в Назрановском и Кескемском районах. Если бы ингуши пропустили белых, то пути отступления были бы перерезаны. Ведь так принято в военной науке: пути отступления должны быть обеспечены. Серго обеспечил их.Карательные мероприятия Деникина еще более укрепили ненависть ингушей к Деникину. Серго сказал: – Я не скажу, прощай, не до свидания. Придти мы придем и придем с победой.
РЦХИДНИ. Ф 85, «Г.К. Орджоникидзе», Оп. 1.
Архивный вестник ГАС РИ , 2007 г. (вып. IV)
Обсудить на форуме
